Тончайшей струйкой сыплется песок

Тончайшей струйкой сыплется песок

18.09.2020 08:24

Рейтинг: 718,00 (1)

Поэт: Игорь Вайншток - Старый Брюзга

Серия стихов: Разговоры обо всём. Стихи.

в часах песочных. Цикл - три минуты.

И серебром седин блестит висок.
И куража все меньше почему-то.
И стрелки. За минуту и за час,
И за двенадцать замыкают круг.
И безразличен взгляд усталых глаз.
И реже в гости ходит старый друг.

Качает маятник по правилам механики.

Ах мама, мама – не вчера ли был я маленьким?

* * *

Детство. Елка. Пахнут мандарины.
Все смеются – весело, до слез.
В самом центре святочной картины
с сизым носом Дедушка Мороз.

Хоть разит вчерашним перегаром
от него, зато в мешке подарки.
Я ему письмо послал недаром,
сердце бьется, впечатленья ярки.

Вот сейчас подарит, как мечтал я,
красную пожарную машину…
Отчего с такой волшебной силой
чуда жаждут взрослые мужчины?

Надоели боссы, сослуживцы –
злобные старухи-Шапокляки?
Просто не успев опохмелиться,
с горя размечтались бедолаги?

Сердце просит праздник, ждёт чего-то:
Дед Мороза, фею, чародея –
пусть поможет позабыть заботы.
Как тогда бы классно загудели!

* * *

Январь не хуже и не лучше:
метель, мороз, нависли тучи,
к себе одолевает жалость.
не то что слов – на этот случай,
уже и знаков не осталось.

* * *

Искать? Ловить из года в год?
Бежать вперёд за Синей Птицей?
Я точно знаю – миг случится,
она сама тебя найдёт.

Ах, если бы…

Мелькают лица,
но наперёд
извив судьбы
не предсказать
и жизнь не проживёшь назад –
свою ли или даже чью-то.

В открытую ломиться дверь?! –
Вот тост:
все просто – в Новый Год,
иль в день любой – родится чудо.
Ты просто верь, ты просто верь,
ты прост…

* * *

За окном не зима, не февраль,
а какая-то гнусная слякоть.
Очень жаль.
Да, к тому ж ни чернил не достать, ни заплакать,
ни навзрыд написать, словно солнечный луч на снегу –
не могу.
А на улице просто февраль -
ни морозов, ни снега – только слякоть и хмарь.

* * *

Заснегопадило

и просветлились стекла,
слетела с истины
чадра,
стал мир,
вчера
февралеблёклый,
февралесказочным с утра!

* * *

Феврали. Феврали. В Кёльне. В Хайфе. В Москве,
в разных точках Земли. Где-то снег и мороз,
где-то дождь и туман, где-то как в волшебстве
льётся Солнца казан на безумие роз.

Эстафету от них в свой черед примет Март,
непохож на других – как Февраль на Февраль,
словно облики Дам между покерных карт.
Быть везде – здесь и там – невозможно.

А жаль!

* * *

Свалилась ранняя весна,
пришла на смену снегопаду
и провоцирует нас на
безумства, странную идею –
дарить букеты всей страной,
не размышляя над ценой.
Весною так оно и надо.

(Отметим в скобках – орхидеи
свежи́ в любое время года
и, как сказал бы одессит,
два месяца имеют вид –
цветут на радость сумасброду!).

Весной рассудствовать смешно:
весна период флибустьера,
весною не важна карьера,
весной люби и пей вино!

* * *

На своём хромокрылом Пегасе,
по третьему облаку слева
проскачу по-над морем
в страну,
где прозрачен закат, но багров.
Вдрызг другие – приверженцы кассы
и славы, ревнители чрева –
не бродяжат меж снов или слов.

Добиваясь звучанья
старинной viola damore,
на неровные строки
прилажу из нервов струну.
Разнесется над крышами
ветром апреля
грохот рифм
по брусчатке пасхальной недели.

Под капель я едва ли нормально засну.

* * *

Как приятны апрельские сны –
скачут кадры калейдоскопом,
наливаются веточки соком,
греют сердце приметы весны.

Позабыв о невзгодах метельных
оживают проулки, дворы,
наплывают каскадом миры
в нежной гамме тонов акварельных.

* * *

Торчат тюльпанов живчики,
иголочки травы;

серьезные гаишники,
колдобины да рвы,
подснежники да байкеры
на каждой мостовой;
и яблоня вся в сахаре
с невинною листвой.

Пробьются скоро лифчики
сквозь кружевные платьица,
крепчает зуд лирический
и рифмы проявляются.

* * *
Поныне не легчает бремя.
Под электрической дугой,
лихач седой – все тот же! – время,
знай мчит железной колеей.

С утра за место у окошка
вагон готовы разломать
и, хоть стесняемся немножко,
всё ту же поминаем мать.

Но в полдень нет того напора;
привычной стала колея.
Устав от жизненного вздора
под нос ворчим: а на . . . ?

Трамвай спешит, гремя на стыках
той колеи, мы свыклись с ней
и, к вечеру, задремлем тихо -
а время гонит лошадей.

* * *

Мир наполнен красотой,
да как будто непроста
одолела суета.

Говорю себе: постой,
оглядись по сторонам –
для чего тебе дана
эта самая весна?
По проспектам, по дворам
разливаются потоки –
время сесть на солнцепеке,
и смотреть на красоту.

К чорту эту суету!

* * *

Она была нежной девицей,
а я – раздолбай.
На улицах властвовал май,
а может июнь.
Читатель, ждешь рифму – «влюбился»?
Ты тоже был юн?

Полвека, а словно вчера:
к закату, к закату трамвай.
Она? – Сердце прыгает – май!
Ну, может, июнь.
Куда подевалась хандра?
Вновь юн!

* * *

Лето. Солнце и жара.
Ехать отдыхать пора.
Хочется без фальши
всех послать подальше.

* * *

В реанимации самообман некстати,
вотще заботы о вещах, делах насущных,
и проясняется: журавль в небе лучше…
К чертям синицу! Лучше утки под кроватью.

* * *

Июль не лучше и не хуже:
июльский дождь – и всюду лужи;
жара способствует страданью
разбейся, слов не сыщешь нужных –
одни лишь знаки препинанья.

* * *

Волан.
Черта.
Туда-сюда.
И бьют.
И снова бьют.
Упал? Подняли. Вновь удар.
И снова лупят в темя.

Где смысл?

А выйдет время,
и в ящик уберут.

* * *

Не стоит душу рвать
обыденностью глупой,
коль на подходе рать
необычайных снов.
Действительность проста
как дыня-канталупа:
есть корка, сладкий вкус,
и в сердце - пустота.

За золотым руном,
не нам, похоже, гнаться.
Надёжность миражей,
построек на песках
нам ближе,
нам плевать
на дуло у виска.

* * *

Дождь. И на Садовом снова пробка.
Граждане попрятались куда-то.
Травит душу дождика стаккато,
светофор подмигивает робко.
Всё стоит: Таганка, Самотёка,
«Бентли», старый «Форд», троллейбус, «Волга».

Волноваться? Глупо – льёт надолго.
Мокнет полицейский одиноко,
мысли вялы – вечные вопросы:
да и нет, Ромео и Джульетта,
почему так скоротечно лето
(эх, сюда бы рюмку кальвадоса!)
И ещё: зачем бороться с ленью?

Нет ответов. Ладно, обойдёмся.
Дождь! Ты можешь всё, ты прячешь солнце –
смой мой грех унынья.
И сомненья.

* * *

Депрессивная погода –
сто оттенков серого…
Скучный символ несвободы –
слякоть, свиснув с небосвода,
заслоняет дерево.

Где ты – Пушкинский багрец?
Где ты – золото лесов?
Улетел на юг скворец
не прощаясь… Вот шельмец –
мог сказать бы пару слов!

Ладно, не в обиде я,
нет причины для хандры:
сеет дождь, так нет жары
и привычна колея,
среди жизненной муры,

Осень! Глупо напролом
рваться, рушить колею.
Сер постылый небосклон?
Дал подсказку Соломон:
«все пройдет».

Ещё налью…

* * *

Осыпались листья с кустов за окном,
зациклились мысли на чем-то одном
бессмысленном. Дятел стучится в висок.
Вот плюнуть на все б и заснуть. На часок!

* * *

Вечером осенним так не хочется
ни работы, ни друзей, ни пьянства.
Самое изысканное творчество –
выбрать потаенное пространство,
чтоб ни звуков, никакого общества.
Лишь диван с подушкой.

Очень хочется!

* * *

В сером зеркале лужи
отражается лист –
с неба падая крỳжит.

Скоро зимние стужи:
воздух ясен и чист,
словно детские души.

В сонме солнечных кружев
скроет снежный батист
облетевшие глуши.

Слились воды и суша -
лишь далекий арфист
шепчет осени в уши.

Мысли замерли – трушу:
я, седой солипсист,
вдруг все это разрушу?

* * *

Я скрылся, я от дома вдалеке,
где жизнь течет по правилам иным:
тут круглый год цветы и море,
и речь на непривычном языке,
дороги и дома на косогоре –
наверх и вниз,
но мне не снятся сны,
зато тепло, спокойно, нет нужды
по сторонам смотреть ежесекундно.

Надолго ли? На месяц? Навсегда?
Не знаю, и гадания абсурдны
о том, что нам сулит извив судьбы,
и размышленья, как бы было б если бы.
Что дальше? Жить! Невелика печаль,
что дорого. И пусть доходы ску́дны –
плевать на сплин! Короче – нет хандре!
К тому ж, отметим, редка в декабре
возможность искупаться в теплом море.
Сегодня нам не надо звать врача?
Все живы? Дышим? Прочее – не горе!

* * *
Опять декабрь – замкнулся новый круг:
добавилось седин, просторней стала плешь,
да мелок шрифт, что крупным был допрежь –
так незаметно, плавно – все не вдруг…

Да как же так? Нечестно – это ж я,
все тот же, не меняюсь ни на йоту,
да только вижу в зеркале кого-то –
нет, не меня: гориллу, бегемота,

а время утекает, как змея,
скользящая по тихому болоту –
ни сотрясения, ни шума, ни следа,
секунды и минуты, дни, года,

года, года, года, года, года…
Иное все? Все то же – год от года.

* * *
Под вечер пья́ны Дед-Морозы,
Снегурочки чуть-чуть трезвей.
(Читатель, ждущий рифмы розы,
востребован до наших дней!)
Почти заполнен вытрезвитель –
туда попасть вы не хотите ль,
коль подведёт автопилот?
Там, впрочем, тоже наш народ –
хмельной, беспечный и веселый,
душою рвущийся в полет,
тем более – под Новый Год.

Качаясь, путаясь, тяжелой
идет походкой человек,
порою падая на снег.

À PROPOS

Когда меня не станет на земле,
все также солнце встанет на востоке.
Лишь в памяти останусь - у немногих -
как уголек, мерцающий в золе.