Акрополь

Акрополь

10.06.2023 10:50

Рейтинг: 0,00 (0)

Поэт: Олег Гарандин

Серия стихов: Стихи дилемм

Акрополь

Опустошенно сторонится ветер
Открытых окон, и пуста кварт(э)ра.
Посмотрим просто: смятые страницы,
Печные трубы – миром колесить.
По сторонам не взглядывая, чревом
Не чуя истин жалких, наносных,
За правильным разменом слов иных,
Меняя полюса и перемены.
Вчерашний слепок ставших в ряд домов
Казалось тот же, и стоят уныло.
Раскрыты двери – с прозой в них входи –
Всегда у постояльцев свара. Нынче,
Шумит по мостовой прохожий гром,
Свой клонит остов знаменитый дом,
С немыми принадлежностями к лицам.
Никто не пишет писем в дальний ряд,.
Не нова по себе сама премьера.
Под каблуком не вымощенных улиц
Вид непреступный от других широт.
Над кровлями свою листву опустит
К нам високосный год! Печь не дымит.
Темно в самом свеченье коридора.
Меняют чувства старые картин
Обхватом в две руки распахнутые двери.
А там всему разбору вопреки
На вешалке нам незнакомы шапки.
Долженствует вечерним чаем стол,
Кривит душой вдали уснувши крепость,
Клубится серным запахом на склон.
Слез нагадает, должных усомниться
За росчерк твоего карандаша.
Где было – притча, выслала дорожным
Между столбов мельканьем – сторожей.
И нюх у самых долгих снов медвежий.
Стоит в дыму навозом дух – деревни,
И преют в поле пред грозой стога.
Чарующим намеком, как блаженством,
Распутьем по грязи – изгнанье нам и кров.
Наклон бредовых, скупых, узких улиц
От башен постовых и тюрем прошлых,
От невозможных темных сирых кухонь,
И улиц до широких площадей.
Дорогой темной без долгов – «сочтемся».
За малую заботу – долго ждал…
Пустыня, заболоченная оспой.
И сытым каждый третий – не легка
Сама природа истинного шума.
О камень бьет вечерняя волна.
Темнеет берегами дальний остров,
И смотрит к нам Акрополь издалека.

Петербург Сентябрь 1992


* * *

Мой детский слух поэзией прекрасной
От вешних вод и ласковых ужасно,
От материнских губ, их лаской утомлен,
Любил искать божественных созвучий,
Любил тревожить мой спокойный сон
Эол, что в окна залетал пахучий.
Сквозь кроны удивительных ветвей.
Я так любил примерить им наряды,
Приворожить задумчивые взгляды
Какими были вы? Вы были веселей!
Вы чувств моих не трогали прескучных,
С годами непростительных в любви,
Вы стали вдумчивы, размерены, послушны,
Гармонией иной заведены.
Так с хора скрипок вдруг грохочут трубы,
И день затмит вечерней красоты,
И ничего младенческие губы
Не извлекут из прошлой тишины.
А прошлое, былое как изменчиво!
Как ночь вменяла тишине дождя,
Как утреннее солнце им увенчано –
Чего не вспомню – не увижу я!
Когда ж пройдут младенческие весны
И все мои дознанья станут не серьезны,
Воспоминанья каждый божий час
Уйдут в неведенье, в душе моей остынут,
И первый снег на скошенном лугу,
Куда никто вовек свой взгляд не кинет..
Являлася поэзия и мне!
Там путаться умела в переливах
Но все прошло, как в долгом глупом сне,
И вот теперь – век молчаливых!
И вот теперь я с грустью узнаю,
Чему бы никогда никто бы не поверил.
Когда б сказали мне «от мира ухожу»,
К несчастью – я бы разуверил!
Не стоит слез безсмысленный побег
Из чащи зла, печалей скучных бед.
Не стоит ласки горечь раздражений.
Возвысившись над праздною землей –
Нам ночь и день, и жизнь и смерть всерьез!
На лоне счастья, чистых вдохновений,
Чему нас учит и не учит Бог.
Мой дом в сиреневых цветах, моя семья –
Любил ли я твой восхищенный гений?
Ему ли снова поклонюсь ли я?

1992

Прости

Прости мне счастье до дрожи,
И строк прости мне.
Не выстраданных робких слов в груди –
Начальный выдох.
Не выписанных из груди – прости –
Чернилам пропись
И черствой исповедь души,
Как чью-то повесть.

К нам обращенным судьбам хлеб –
Угар – насущный.
Как слов затверженное дням, судеб,
Годам грядущим.
Прости мне счастье за порог – взойду
Укладом.
Что пахнет ладаном цветок,
Речной прохладой.

Глотая комьями земли
Смотри ли – черствым?
Как на земли не устоят кресты –
Тот мертвый остов.
И этим следом закружит
На медной оси,
Что держит рук в одной горсти
И душу носит.

Прощальной давности хранитель –
О боже правый!
Не стоит к месту удрученный лик
Своей оправы.
Прости мне счастье до дрожи,
И строк прости мне.
Не выстраданных робких слов –
Начальный выдох.

Октябрь 1992

Петербургские улицы

(Ошельмованный мир)

Смеркается – и в старых
Подковах и укладах,
За далью старых окон,
За тенью на чертах.
За давнею историей,
Искуплен той же кровию,
Оплакан всеми слезами,
И горше по счетам.

Как чей- то жалкий норов,
Закутываясь в холод,
Где караван трамваев,
И гари в тех печах.
На всех страниц закладки –
Пальто, святые шапки.
Осужден созидая,
И пожимать в плечах

За чьим-то отреченьем,
Как в буднях черна копоть,
На оклик в ту же устарь,
На дым порочный – сих.
Дорожний зимний просых,
И льда слепые пряжи
Седых шестидесятых
Исчадий и годин.

За давнею историей
И там ли мне на притвор?
Свечой заблестит притвор,
Глотая ртами дым.
На встречного уставом,
На тех устоях – кляча,
Как гроб тащит устало,
С порочной головы.

И старится, конечно,
Святых оскомин лепка,
Был детский крик – и вот он,
Как пущенный не в такт.
Указкой, вечным перстом,
Скрипящей, скрипом чествуя,
И приобщенным к месту,
Но все одно – не в такт.

И годы в миг столетья
Считают дней обряды
Из прошлого – заучен,
Как дни сии извлечь.
За тем слепым сложеньем
Снимая бред нагаром
Когда давно уж старо
Уклад счастливых встреч.

Октябрь 1992

Оттепель

Бледным слепкам зимы в декабре
Вечна оттепель – таянье стужи.
Скудных красок закланье темней,
И признанья с разводами туши.

Ожиданьем игры в декабре,
Вместо кружев – капели случайной.
Это просто ненужное станет
Самым важным теперь на земле.

Горьким, дымным исчадьем своим,
Каждым робкого шага движеньем,
Настежь ставен раскрытых, и с ним
Новым шагом, как преображеньем.

Лишний повод – пробиться к своим
Должным распрям и к новым сближеньям.
Точно знаю – каким откровеньем,
И тем боле – молчаньем каким.

Петербург Декабрь 1992

Дом

1

Любовь моя прошла нутром,
Какой-то старый, старый дом
Стоит заброшенный в ветвях,
И тают слезы на щеках.
На окнах давняя печать,
Дорогу даль привыкла ждать,
Живые образы свои,
Как нищие поют псалмы.
И прикоснуться бы к вещам,
И тает в сумраке свеча,
И бродят тени по стенам,
И все немыслимое там.
Оберегает суеты
Из воска выжженной слюды.
Устами прикоснулась лба.
Дыханием с ума свела.

Моя любовь – порочный дом,
И старит день и ночь вином.
Чертит узорами стекло,
То было счастье – где оно?
И между снов мерцают дни
Одним нутром – на край земли
Уходят – слышно полночь бьют –
Скрип половиц – на страшный суд.
И блеском в створках зеркала
Пророчат зиму и зима
К окну прильнет – и будет ждать,
Что было – будет вспоминать.
В свечах растопит зло и мрак,
От жизни смерть, от смерти прах.
И многое оставит там,
В тени окон и по углам.

2

Нам будущее не приснится,
К нам прошлое стучится в дом,
Чего-то жаждет – об одном –
Того ведь с нами не случится.
И было – прочности годам,
И было – даль оконных рам.
И были сотканы границы,
Куда глазам не опустится.
И слажен, прочен был покрой
Умом отмечен – не угадан,
То сном библейским, то Кораном,
То аравийскою чалмой.
Пустыни кровь по жилам льется,
И все до счастья далеко,
И в смерти нету ничего,
И жизнь, как в старь, не удается..
Ограды прочные пока
Оклады тощие, бока.
И все в кулак сжимая посох,
И не доискиваясь ста,
Вдоль мрачных улиц льда, решеток,
И окропленных льдом голов
Спесивых львов в грязи болота –
Воздвигнут вещий град – Петров.

3

И тонет сад – глотает с веток грусть,
В груди остатком каждой мудрой вещи –
Мы, как и прежде, думаем – «не вечны».
Я вечным быть, быть может, научусь.
Когда предвижу чаянья весны,
Когда забуду осени приметы,
Вгляжусь в черты, прислушаюсь к советам,
И смыслы слов найду в иной связи.
И пусть все зимы вечно душу гнут,
Вмещая в слух порочность – не устану
От тех отмет – к священному началу,
Где прежней крови руки не найдут.
И тайных зим останутся нести
К покою позднему, пусть не всегда такому,
Как вижу с первых истин до излому
Я спелых вишен собирал в горсти.
И, мрак осилив, думаю придти
Когда-нибудь поближе к дому.

1994

Ветра и камни

В рясе своей облачен,
Долгой стократной вьюгой,
Как мечется обречен
Дух мой порочным кругом.
Старясь в промозглых степях
Ходом столбы считая,
Годы – и вот сейчас
Многое не замечая.
Либо в загробный страх,
Либо, как чьи-то мощи
Жгут – все листы в печах,
Все до последней строчки.
Трезво глядеть до сих
Недоконченных впору.
Что мне досталось в них
К нашему разговору?
То ли, как каплет с крыш,
Или глядит лощеным
Блеском – не углядишь –
Таинством обреченный.
Будто издалека
Мельком летя и тая,
Как по небу облака
Неба не задевая.
Смерти концовки ждать,
Вставши редутом
Стал бы ты вымещать –
Тебе – глупо!
А пока – никому –
Молчанием сдавлен –
Серости не подойдут
Ветра и камни.

1994

* * *

Свет ли излучая
Жаркая, как печка,
Или за плечами
Нас ходила вечность?
От истока к росту
Вперед забегая,
Или это просто
В жизни запятая?
В той безследной жизни,
Безконечно косной.
Без души и мысли
До ее погоста.
До святых свеченья
Близости во взглядах.
К скорому влеченью
Молодых и старых,
Облаченных судеб
В старые обновы.
Кто с плеча не рубит
Не имеет слова.
А имеет нору,
Лаз на перепутье.
И боится вором,
Не годится в судьи.
А забрезжит где-то
Суетность земная,
Посреди куплета
Стоит запятая.
Никуда не денешь
Взять у Бога ссуду.
Если не успеешь,
Я не позабуду.

1994

Время

Ближе ночи где-то
Расстояний долгих,
Расстановит время
Небеса и кровли.
Под коросту ляжет,
Не пойдет по свету,
По зеленой пряжи
В кружева одето.

Стуча спозаранку
В кровли до прозренья,
Сквозь проемы двери
Видно, тем не менее.
И не счесть, сколь скудно,
Сколь размены топки,
Наше «безрассудно»
С края нашей лодки.

Прикрывая нёбом,
Исподом кривые
Все слова – подолом
По кромешной пыли
Волоча – все разом,
И кайма златая,
Бросишь – оно сахар
Тающий в стакане.

И живые срезы,
Как на древесине,
Где-то чье-то место,
Где-то чье-то имя..
Или час устанет,
Нас до крови бьющий,
Затирая грани
Этого созвучья.

1994

В созвездии Ориона

Ища звезду в созвездьях – кто их знает?
Ни жалости, ни тайного влеченья.
Ни просьб далеких – прочь названий старых
Имен и прочих отречений.

Одна горит в остатке прочих жизней.
Есть чище выстраданного будущего – ярче.
Каминный шелест – все сжигаю ныне.
И что все это может значить? – в недостатке.

Переставляя с места на место, как оглашено,
Ночную лампу со стола – и копоть клали,
Слова, слова, и в душу поименно
До звезд глядевши – искренности ждали.

А мой обет судьбы дочерних изображений – вымел
Листовой сентябрь зовущий
– вид, к сожаленью, жалок.
Все в недвиженье – звезды те давно остыли
Свет обращать – свечной огарок.

И взяв недвижимое с собой имущество
От служб сомнений или прочей блажи,
Как старая по ровням улиц колея изучена
К ним к звездам ль, жизням ль приближенье значит?

Ища звезду в созвездии Ориона...

1994
.
* * *

Широких ставней распахнуть рукой,
Осенних грез надменчивость, раздумчивость.
Знакомых лиц изменчивость, покой,
Очарованьем осени измученных.

И мерить ночей холод, ночей зной,
И нежить чувств бесчувственность, застенчивость.
За приходящим временем за мной
Безумством сердца и души доверчивостью.

И не любить в мечтах и не мечтать в любви,
По мере малой мерой малой выгрести
Души отрадой пропасти избыть,
И в душных снах пожитки пережитости.

Из года в год не тратить, не дарить
Исходным словом выдох, вдох исходности.
И с входом в дом и с выходом не сжить
Моей блаженной бедности, бездомности.

За бедностью своей богатым быть
Скупым стихам не верить, вдаль безмолвствуя.
Свободным быть, лишь им в словах покорствуя,
И ничему стихами не дарить.

1994


* * *

В предутреннем тумане набережных,
Невысказанного на словах,
Ни сонных, ни смешных, ни ряженых,
Ни шороха в домах.

Не розданы, в шкафах еще оставлены
Одежи до самой зимы.
Горят еще своей оправой
Там уличные фонари.

И на сто лет ночей, как околдованы,
Избытком старые дома, дома...
И хоть и сонная, но не всегда покорная
Столичная там кутерьма.

И скрытые туманом набережные
Вразброд показывают этажи.
Придет зима, как их ни складывай,
Ни ворожи.

Не ставятся в одно – не сложено –
Кому-то мало и земли самой.
А я иду в свою Остоженку –
Домой!

1994


* * *

Каким вам образом теперь
Добраться пропасти?
Там чайной розою листы,
Как запах оползнем.
За талой изморозью снега
Там на корню
Там льды лежат, как суета
По октябрю.

Каким вам шепотом теперь
Себя доискивать?
Где ничего за край стола,
И те же исповеди.
Жена тортом кормит детей,
Камин потрескивает.
До гроба дожить бы теперь,
Пусть там и чествуют.

В каком вам поезде теперь
Ту осень вывезти?
Где тротуары и мосты
Почти неистовствуют.
И каждый день всегда на слом,
Как гибель верная..
Минута каждая потом
Идет как первая.

Каким вам лбом себя любить
Себя ли надо ли?
Одну мечту бы утолить,
Разбить бы надвое.
И все забыть, как страшный сон, –
Листы больничные.
Все остальное на потом,
И дело личное.

1994


* * *

В воображенном ли каком краю
Все говорю – тебя, тебя люблю!
А там закрыты двери, ставни – позже
И дивный сад закованный оградой,
И в гуще сонной, истинно ночной,
Когда все пусто – полно разложенья,
Как акварели сумрачной раскраска,
Пропитана и пачкаются слизью
Оправы в стеклах – тонут выраженья,
Немыслимо в душе – душой блажа,
Отыскивая Соломона копи,
Между сараев роскоши простой.
Не кажется печать, какой отмечена
Сошествием на землю заверений поступь.
Сомнений чувство каждый шаг – намеренно,
В том сумасшествии – ничего – нет крови,
Нет умысла и умыслам быть позже,
И стерегут той ночи сторожа.

1994

Без выраженья

Я помню день давно не уцелевший,
О нем нет писем памятных нет встреч.
Таких уж много кануло, беречь
Их можно бесконечно.

До пустоты и памятности в них,
Томимого далеким ожиданьем –
Исчезнут дни, останутся заглавья
Прочтенных книг.

И посреди дорожных смут – не жди
Чего-нибудь от них, покорных в меру.
Мгновенно созидаются в ряды,
Становятся мгновенно милосердны.
Свыкаясь с прозой избранных идей,
Слегка лишь споря – тускло, бегло, бедно..
На старость прошлогодних новостей,
Беря в удел их схожести, наверное.

С сегодняшним, как водопад, дождем,
И дивной радуги на синем небе.
За старым на стене календарем,
Без выраженья.

1994

Когда в детстве не спят

Был особенный запах,
Немножко позванивали люстры
От случайного ветра..
Можно было тайком,
Путаясь в складках пижамы… –
Ведь еще не проснулись.
Серебряный пыльный луч
Сквозь еще не раскрытую штору,
За которой виден собор.
От внезапного уличного грохота
Взлетали стаи голубей,
И мелкие без стекол окошки
Чернели на красной кирпичной стене.
И, если поставить стремянку,
Можно долезть
До самого купола.
И совсем не узнать
Узколицего Данте.

Декабрь 1994

Поезд Москва - Питер

С полустанков проело плешь,
Мимо главного не пройдешь,
С поездов, их подножек железных,
Между людом пьяным и трезвым
Не пройдешь до скончанья всех,
До гниенья вещей не тленных.
Между двух столбов-городов,
Вровень двух телеграфных столбов –
Поезда – голыдьба по шпалам –
Далеко, что тот бор сосновый,
Я все еду, и кто-то рядом
Мне хвалится ржаной соломой.
Что, мол, блея и прежде – в осень,
По Шанхаям жидом, чухонцем,
В той заплечной работе – шло.
Лбом доищешься до сожженья
Того спелого псалом-куста.
Может с нового, какого прииска
Жизнью-летием лет уж ста.
И всегда говоря: «На Питер
Всеми заповедями – в полчаса».

Октябрь 1994 (Торбино)

«Заповедное»

Перед зеркалом пешим
днем-передом.
Перед певшим «Аминь»,
сито сеявшим,
Перед зеркалом
душу смешать с самим
В медь затеявшим,
что ни день – звонить.

Не встаешь – идешь впрямь и вкривь – чудно.
А раскаешься – себя не щади…

1994

Саваоф

Слагал ртом, слагал бедно и жадно
По бульварам.
Зимней топью Нескучного сада,
В круге спешном, все выше, до стержня –
Храм дворцов и базаров,
Без значения прошлых имен.
Может нова душа, может стара –
Легион.

1994

Теги: стихи дилемм