Дети Холокоста (1)
Дети Холокоста (1)
27.10.2020 20:49
Рейтинг: 0,00 (0)
Поэт: Папин-Сибиряк
Серия стихов: Без серии
Jedem das Seine (Каждому своё)
Надпись над воротами в
концлагерь Бухенвальд
1. Пролог. Фашизм и Холокост
Ужаснейшие факты есть на свете,
Которые взрывают людям мозг:
Политика фашистов - Холокост,
Сильнее от неё страдали дети.
Приказы чтобы выполнить скорее,
Евреев помещали всех в острог;
Ждать снисхождения никто не мог,
Кто по несчастью был рождён евреем.
Весной иль осенью, зимой иль летом,
Осуществить идеи чтоб вождей,
Как скот рабочий, тысячи людей
Голодных из острогов гнали в гетто.
Быть милосердными не нужно немцам,
Как высшей расе, строго говоря!
Евреев всех из гетто - в лагеря!
В Майданек, в Треблинку или в Освенцим!
Могли все там над ними издеваться:
Несчастный каждый, кто туда попал,
Самозабвенно, искренне мечтал,
Чтоб с жизнью до страданий им расстаться.
Кох Ильза - извращённая натура,
(Боялись в Бухенвальде сволоту):
Из кожи человеческой с «тату»
Изготовляла сумки, абажуры.
Свой в Саласпилсе у фашистов гонор:
У малолетних девочек, ребят
Всю брали кровь для раненых солдат,
И умирал потом несчастный «донор»!
В Дахау доктор Рашер, но не лечит,
А ставит опыты он над людьми
Как взрослыми, так и совсем детьми,
Кто «отработан», тех ждут газ и печи!
Поэтому хочу сейчас я просто,
Здесь без мудрёных изложить затей
Рассказы двух мужчин - тогда детей,
Что пережили ужас Холокоста!
2. Борис Требник. Мои дни рождения
Расскажу о себе без кокетства,
Непростое моё было детство,
Вот цыгане, вокзал по соседству
(Я по матери - чистый еврей).
В Минске с папой и мамой мы жили:
Я и брат, тётки Сара и Циля,
Мариам, Фомаида и Гиля,
Дядя Шломо и много детей.
Мы тогда всё кошерное ели,
А трефовое кушать не смели,
Подвернулась удача - сумели
Тридцать соток в селе ухватить.
Всю весну мы в тяжёлой работе,
До кровавых мозолей, до рвоты,
Побелели рубашки от пота,
Но смогли тогда всё посадить.
День рождения свой я не помню,
Помню дедушкин домик в пять комнат,
Его кашель всей ночкою тёмной,
(Месяц, как завершилась весна).
Почти взрослый я был семилеток,
Помню солнышко и зелень веток,
И у мамы сирени букетик,
А потом к нам явилась война.
Чтобы выжить, трудились на сотках:
Папа, мама, я, брат мой и тётка;
Отложилось всё в памяти чётко,
Как с крестом самолёт прилетел!
Помню взрывы, как красные маки,
Помню папу в простом лапсердаке,
Как мы прятались все в буераках,
Папа лишь в буерак не успел!
Наша Армия оборонялась,
Но бои быстро к нам приближались,
Мы из Минска тогда постарались.
Сколько сможем, подальше удрать.
Но на ближнем ж.-д. перегоне
Разбомбили все наши вагоны,
Несмотря на душевные стоны,
С мамой в город вернулись опять.
Там фашистская власть приказала:
Всем евреям с вещами к вокзалу,
И «колючкой» семнадцать кварталов,
Как забором, они обнесли.
Обращались там с нами жестоко -
Полицаи на вышках высоко,
А «колючка» была вся под током,
Чтоб оттуда сбежать не могли.
Так фашисты создали тем летом
В Минске самое крупное гетто,
Разместили сто тысяч там, где-то,
На тяжёлый в неволе постой.
И погромы чуть позже начались,
Увезён кто, те не возвращались,
Я и брат с мамой чудом спасались -
Это мой день рождения второй!
В ноябре, несмотря на погоду
Нас пригнали всех к хлебозаводу,
А потом в «душегубках» по ходу
Уезжали несчастные «в тень»;
Мы просили, чтоб нас прокатили,
Мама, множество сделав усилий,
Нас спасла, хоть прикладами били.
Это третий рождения день!
Эту осень запомнил навеки:
Ведь без пищи нельзя человеку!
Мы голодные, словно калеки,
Не могли ни ходить, ни стоять.
На гешефт к нам минчане ходили
И к обмену продукты носили:
Нам сухарь, мы - часы золотые,
Что пытались от немцев скрывать.
Как фашисты об этом узнали,
К нам врываться с облавами стали,
Всё что прятали мы - отнимали,
Обрекая всех нас на беду.
Не надеялись мы на спасение,
Перестал различать свет и тени я;
Каждый день был моим днём рождения,
Если смог отыскать я еду!
Наблюдали однажды мы с братом,
(Это было под праздник шаббата),
Лошадей гнали немцы куда-то,
Но упала одна мёртвой в снег;
К трупу сразу же все подбежали,
Падаль рвали и тут же съедали,
И хоть немцы кричали, стреляли,
Не ушёл ни один человек.
Поутру, несмотря на преграды,
За едой мама шла за ограду,
Ведь кормить меня с братом ей надо,
Сквозь «колючку» шла, что было сил!
Много дней так ходила по краю,
Но раз встретила дядю Митяя,
Он узнал и донёс полицаю,
Полицай нашу маму убил!
А у немцев другая забава -
Приходить к нам в жилища с облавой,
И ребят, кто постарше, в управу
Уводить. Так попал им мой брат.
Крик его долго-долго стелился,
(Образ брата не раз мне приснился!),
Я ж как будто в рубашке родился -
Больше он не вернулся назад!
А неделю спустя три солдата
Стали рыскать у дедушки в хате,
Он нас в подпол, заставив кроватью,
Своим внукам всем жизни так спас!
Но когда уж они уходили,
Он в шкафу вдруг закашлял от пыли,
Они тут же его пристрелили!
Мы же снова родились в тот раз!
А потом был такой ещё случай
(Тогда понял, какой я везучий!)
Уже месяц меня голод мучал,
И терзал, и уснуть не давал.
За едой чтобы выбраться в город
Я руками схватил голый провод,
(Ведь неопытен был, очень молод!),
Без сознания от боли упал.
Долго ль так пролежал, я не знаю,
Но очнувшись, узрел полицая,
И он, время совсем не теряя,
Перебил провода в тот же миг.
Кое-как я поднялся на ноги,
На руках шрамы есть от ожогов,
(Так ещё раз родился в тревоге!) -
Были люди ведь и среди них!
В сорок третьем все немцы в печали,
Агрессивными злобными стали,
И в людей беспричинно стреляли,
(Ведь на нас злость так просто срывать!)
Мы ж держали свою «оборону»,
По ночам все готовили схроны,
Чтоб у нас было меньше урона,
И чтоб люди смогли выживать.
Схрон большой был отрыт на кладбище
(На кладбище ведь нас не отыщут!),
Чтобы выжить в облаву, мы пищу
И одежду туда принесли.
Раз, когда были близко к нам немцы,
Вдруг раздались плач, крики младенца -
Мы, его придушив полотенцем,
Сорок душ тем, однако, спасли.
В гетто с Мойшею мы побратались,
Как и все, выживали, старались,
За «колючку» мы с ним прорывались,
Хоть за это грозил нам расстрел.
Там и в мусорках мы шуровали,
На помойках объедки искали,
На базарах еду воровали,
Он как я, тоже кушать хотел.
Как то раз (как случилось, не знаю!),
Мы наткнулись на трёх полицаев,
Пистолетами нам угрожая,
Те за нами рвались по двору.
Мы помчались быстрее, чем пуля,
Оба в дырку в заборе нырнули;
Когда позже обратно вернулись -
Не протиснулись в эту дыру.
Вот, однажды, я в город собрался,
Ну, а Мойша идти отказался -
У него весь ботинок порвался,
Только рваный ботинок не спас!
Возвратился я к ночи, усталый,
Возле гетто в толпе мне сказали,
Что людей немцы всех расстреляли.
Так родился я в тысячный раз!
И побрёл я тогда одиноко,
Понимая, судьба так жестока,
Ежечасно ведь можно до срока
И свободу, и жизнь потерять.
Стало ясно теперь! Прочь сомнения!
У меня есть одно лишь спасение,
Чтоб ещё был один день рождения,
Партизан нужно срочно искать.
Рассказал об опасной затее
Я, как братьям, ребятам-евреям,
Им понравилась эта идея,
Мы на поиски вышли с утра.
Девять нас. Я всех младше мальчонка,
Командир наш, как старший, Нахшонка,
И пошла с нами Майка - девчонка,
Как Нахшонки родная сестра.
Постоянно по сёлам скитались,
Воровали еду, побирались,
Прямо или обманом старались
Отыскать к партизанам мы след.
Только раз меня бросили «братья»,
Но в отчаянии смог их догнать я
(По следам удалось отыскать их -
Так в хедере учил меламед).
Голод, холод преодолевая,
Мы к лесному приблизились краю,
Вдруг навстречу нам семь полицаев:
«Вы куда? Ну, малявки, стоять!
Разгадали мы вашу затею:
К партизанам идёте, евреи!
Проиграли свою лотерею -
Мы вас будем сейчас убивать!»
Нас лицом всех поставили к бору,
И защёлкали сзади затворы,
Но держались мы все до упора,
Мысль одна мозг пронзила у нас:
«Вот и кончились все дни рождения!
Роковое для нас совпадение!
Для чего мы терпели мучения,
Чтоб так глупо погибнуть сейчас?!»
Так стояли и с жизнью прощались,
Только сзади смешки вдруг раздались:
«Пошутили. На кой вы нам сдались,
Чтоб расстреливать здесь всех подряд!
Пацаны, вы подумайте сами,
Чтоб потом не просились вы к маме!»
И они нас с такими словами
Привели к партизанам в отряд.
Мы в лесу партизанами стали,
Все работали, им помогали,
Рыли землю, дрова собирали,
И готовили пищу в котле.
Приложив максимально усилий,
Иногда и в разведку ходили,
Тех, кто ранен, с врачом мы лечили,
Или тех, кто серьёзно болел.
А в начале дождливого лета
Пушки стали стрелять рядом где-то,
И в атаку пошла на рассвете
Наша Армия в дождь и туман.
Как могли, мы ей там подсобили,
И тогда немцы быстро решили:
Приложить нужно больше усилий,
Чтоб очистить лес от партизан.
Как прорвалась к нам немцев пехота,
Мы ушли на Полесье, в болота,
Прилетели туда самолёты.
Стали бомбами землю трясти.
И когда нас фашисты бомбили,
Обращались к священной мы тфиле,
Чтоб в болоте поганом, в могиле,
Нам покой вечный не обрести.
Так пять дней, несмотря на погоду,
Из болота нам не было хода,
Там траву ели и пили воду,
И продрогли все, хоть волком вой!
С неба падали бомбы и мины,
Мёртвой хваткой держась за осины,
Отмечали мы в бездне трясины
Каждый день - день рождения свой!
А когда наши немцев разбили,
Мы себя от грязищи отмыли,
Нас в детдом потом сопроводили,
Чтобы каждый в тепле был и сыт.
У детдомовского контингента
О рождении нет документов -
Дату взяли мы одномоментно:
День, когда никто не был убит!
3. Анатолий Кучеров. Каждый день – последний
Объяснить всё хочу честно сразу:
Про фашистскую знаю заразу
Я из маминых страшных рассказов
И ещё из своих жутких снов.
Над страной красный флаг гордо реял,
Папа был командир батареи,
А у мамы семья - все евреи,
Так родился я в тридцать восьмом.
Выдаёт память детства картинку:
Невысокая мама блондинка,
С голубыми глазами, в косынке,
И горящие рядом дома.
До войны она химиком стала
И немецкий язык изучала,
(Что при немцах нам жизни спасало!),
Остальное расскажет сама.
«Принимаю тогда эстафету!
Муж служил мой на Западе, где-то,
Меня с сыном он вызвал на лето,
(Как огромна родная Страна!).
В Беларуси красива природа
И прекрасная летом погода;
Как исполнилось сыну три года,
Так ворвалась в Страну к нам война!
Местный люд в предвоенный май-месяц
Проявлять стал всё больше агрессий,
И фашистские флаги развесив,
С чердаков в спину выстрелы нам!
А на рынке еврейке торговка
Продавать отказалась морковку:
«Отойди от прилавка, жидовка!
Но вот пани морковку продам!»
А война быстро к нам приближалась,
С сыном выехать я попыталась,
От бомбёжек в лесу с ним спасалась,
Чтоб добраться к своим как-нибудь.
Перепонки от взрывов все рвутся,
Крики, стоны вокруг раздаются,
И пришлось мне с бедою столкнуться,
Ведь осколком был ранен сын в грудь.
Где сейчас наши, никто не знает,
А в лесу постоянно стреляют,
Ночью трассеры жутко сверкают,
Всех панический ужас объял.
Трое суток с детьми мы не ели,
У болотца напиться присели,
Тут стон раненного еле-еле:
«Ты добей меня…больно… устал!»
Мы в лесу вёрст пятнадцать шли с гаком,
На деревню наткнулись, однако,
Но набросились злые собаки -
Травят местные всех нас подряд!
Мы, чтоб немцы о нас не узнали,
Документы свои закопали,
На себе от крестьян ощущали
Холод и неприязненный взгляд!
Приказ немцев: в любую погоду
Быть еврейскому в поле народу!
Добирались туда на подводах
Дети, женщины и старики.
Я и Толя туда не ходили -
Поле бомбой фашисты накрыли,
Очень много евреев убили
Обещаниям всем вопреки.
Тех, кто выжил, к опушке пригнали,
Яму выкопать им приказали,
А потом всех живьём закопали,
Чтоб отдельно их не хоронить;
Но когда там земля застонала,
Прикатали её самосвалы.
Я же с сыном тогда опоздала,
Потому и остались мы жить.
Жгут дома и людей - всюду сажа -,
Так фашистская нелюдь куражит,
Близкий друг им секрет твой расскажет,
Ведь предательство стало в чести!
Смерть кругом над евреями кружит,
У меня стало меньше подружек,
Много местных в полиции служат,
Я ж всё Толю пыталась спасти!
Как остаться живыми - не знали,
В лагерях жить с детьми заставляли,
На работу в дождь, в холод гоняли,
Ремонтировать ж.-д. пути.
Уходили туда до рассвета,
А в бараках голодные дети,
Охраняли их немцев клевреты,
Ну, а нам без детей не уйти.
А ко мне одна мразь привязалась,
И в постель затащить всё пыталась,
Когда ж я переспать отказалась,
Люто Толика он невзлюбил.
Раз на рельсы пошли группой детки,
Там и сын был мой, четырёхлетка,
На него мразь толкнул вагонетку,
И лицо Толи кровью залил.
Малыша моего бил, зверея,
Прищемил ему пальчики дверью,
Говорил, что мы с Толей евреи,
Обрезание, мол, есть у него!
Очень страшно за сына мне было,
Что собрали, врачу заплатила,
И, обследовав всё, заявил он,
Что подобного нет ничего.
Так прожили мы месяцев восемь,
Пролетела дождливая осень,
Вот холодная зимняя проседь,
Мы ж согреться не можем никак.
Помню жуткие эти картинки:
Трупы лёгкие, словно пушинки,
Это малые дети, как льдинки,
По утрам выносились в овраг!
Поручение новое дали,
И в управе мыть, и на вокзале,
И строжайше потом приказали
Коменданта мне сопровождать.
Ведь все пленные - это рабсила,
Им приказы его доводила,
Их слова ему переводила,
Так немецкий пришлось вспоминать.
Комендант закрепил десять точек:
Я - уборщица и переводчик,
И ещё партизанский наводчик,
(Я наладить смогла с ними связь!)
Посылала им сводки из шкапа,
(Это новым явилось этапом!),
Но схватило нас с сыном гестапо,
(Настучала в гестапо та мразь!)
Там нас бросили в мрачный застенок,
Где охранники, как манекены,
И повсюду замученных тени!
Ужас в сердце! По телу мороз!
Штурмбанфюрер вошёл, рыжий-рыжий,
Меня взглядом ощупал, бесстыжий,
Дурно пахнущий, как встал поближе,
И задал мне коварный вопрос:
«Пани! Нам донесли - вы еврейка!
Что молчите? Ну, что за семейка!»,
И на Толину тонкую шейку
Надевает петлю, сволота!
Бьёт… сознание я потеряла,
Сколько так пролежала - не знала,
Но, очнувшись, сынка увидала,
И рванулась… удар!... темнота!
Много раз меня в кровь избивали;
Когда в камере пищу давали,
На ребёнка горячим плескали,
И от боли я плакала с ним.
Во дворе как колодец узрела,
То придумать я выход сумела:
С сыном прыгнуть туда захотела
Чтоб закончить всё разом одним.
Там, в гестапо, я с жизнью простилась,
Только скоро всё переменилось,
Крепко комендатура вступилась,
Я нужна им, чтоб переводить;
Ж.-д. власти ведь требуют строго,
Чтоб работала наша дорога,
Без меня ж разобраться не могут
И рабочими руководить.
На свободе я так оказалась,
Помогать коменданту старалась,
С партизанами снова связалась,
От меня носил сводки связной.
Но приблизилась передовая,
И отряд вышел, наших встречая,
Как смогла убежать я, не знаю,
И сынок шестилетний со мной.
Много дней мы ходили сторожко,
На болотах питались морошкой,
А у Толи искусаны ножки:
Блохи, вши, комары, мошкара.
Мальчик мой устаёт быстро очень,
Тельце в язвочках, всё кровоточит,
Холод мучает нас каждой ночью,
Ну, а днём изнуряет жара.
Но, однажды, в лесу, спозаранку,
Вышли мы на большую полянку,
И вблизи увидали три танка,
У которых кресты во весь бок;
Мы от страха там оцепенели,
Потому убежать не сумели,
Шелохнулись - и были б мы целью.
Но тогда, видно, Бог нам помог!
Как-то раз шла в лесу я под вечер,
Посадив себе Толю на плечи,
И внезапно случайная встреча
(Помню в точности всё до сих пор!):
Солнце быстро катилось к закату,
Из-за дерева вышли солдаты -
Пулемёты в руках, автоматы,
И мы слышим - родной разговор!
Ясно всё: это наше спасение,
Счастье бурное, до исступления,
Вот и кончились наши мучения
Слёзы радости на глазах!
Рабство наше тянулось три года,
Очень много погибло народа,
Но теперь обрели мы свободу:
Будем жить все с надеждой в сердцах!
4. Эпилог. Кто хочет - тот добьётся!
Два мальчика так много пережили,
Один в детдоме, у другого мать,
Поэтому хочу я рассказать,
Как судьбы их дальнейшие сложились.
Войне конец! Все празднуют Победу!
Повержен, полностью разбит фашизм,
Но для Бориса в Минском гетто жизнь
Пройти и не могла совсем бесследно.
Он без родни (не рад, что и родился!),
И в детском доме вырос сиротой,
К своей поставленной же цели той
Упорно двигался, и вот добился.
Шёл к знаниям, не прерывал процесса,
Окончил школу, институт Борис,
По специальности - экономист,
Доктор наук, заслуженный профессор.
Он вверх направил своей жизни ленту,
(Идей у Бори много в голове):
Преподаёт в Нью-Йорке и Москве,
А также он советник Президента.
И Толику жилось в Москве непросто,
Ведь в десять лет он в ДТП попал,
А после той аварии страдал
Три года аж туберкулёзом костным.
На костылях по школе - недуг корчил,
Однако взял свою он вертикаль:
Серебряную получил медаль,
И институт с отличием закончил.
Не сомневаясь в жизненном маршруте,
Он пессимистов опроверг стократ:
Вот аспирант, а после кандидат,
Преподаёт в родном он институте.
А тем, кому на всех и всё обидно,
И что везде им ставят западни,
Советую: внимательней взгляни
На жизнь ребят тех - и вам будет стыдно!
__________________________________________________________
1.Холокост - систематичное преследование и массовое уничтожение в 1933-1945 гг. фашистами и коллаборационистами евреев, живших в Германии, на территории её союзников и на территориях, оккупированных ими во время Второй мировой войны.
Теги: политика холокоста, борис требник, анатолий кучеров, жизнь после войны