Дневник бывшей пчелы

Дневник бывшей пчелы

28.02.2014 07:13

Рейтинг: 0,00 (0)

Поэт: Игорий

Серия стихов: Без серии

Дневник бывшей пчелы
или сюита жали жала.

Двухнедельные, сумбурно-шутливые
рассуждения о случайном словосочетании.

25 рая.
Надо же! Я ещё вчера был
счастливым обладателем жала…
Будто бы.
Нынче его у меня нет больше!
Цветы продолжают выдыхать росу,
растворяя нектар, который
по своему эфирному состоянию
поднимается в воздух,
разбавляя его собой,
и озаряемый, хаотично мечущимися,
лучами, тем самым отягощаемый,
облетает с неба
в виде вдохов на лепестки.
А у меня нет жала, которого,
по сути, как оказалось,
не было уже давно… Но я жив…
Стало быть, судя по сему,
и дальше смогу
продолжать… Жить..?

26 рая.
Осознание отсутствия жала
позволило оглядеться несколько
мрачнее, но справедливее:
вокруг радости не больше,
чем увядших листьев,
ещё не сорванных, на деревьях и,
не долетевших до земли,
кружащихся в воздухе.
И струны слёз, словно
вобрали в себя всех жал жали,
рушатся нескончаемо пред глазами,
топя округу в сладкой печали,
которая плотно обнимет меня,
безжального, что и является, возможно,
одной из разгадок
всё ещё существованья моего.
Мелодия обещанного чуждо томилась
день, вибрируя каждым глотком боли,
пронизывающей насквозь, и вдруг
выткалась куском вечернего,
запретного и скрытого.

27 рая.
Воскресение – праздный день,
Полный листвы. Она везде.
Даже небо, едва заметным мельтешением
скромно подвешенное за ней,
балаганными кулисами. С него
на меня вчера свалился
кусок величиной с вечер,
спрятанный от посторонних взоров.
Даже собственного. Утомление небом
неожиданно и всегда заверщённым,
как осознание, давно утерянного, жала.
Эта процедура практически мгновенна
и не несёт с собой никаких изменений,
да и не может быть иначе – ведь
сей факт, давно совершившийся,
незыблемо занимает своё законное место.

28 рая.
Сегодня день рождения стрекозьего полёта,
который визуально в воздухе отмечается
в виде чуть заметного дымка, мгновенно
тающего. Неразрушимость изменений
окружающего полностью обеспечивает
этот процесс, во всяком случае в моих
глазах, лёгкой аурой, вьющегося по ветру,
газового шарфика, который обтекая
предметы, так и не обнимая их, несётся
дальше, свободный даже от интереса
к знанию итога своего путешествия.
Мне бы, безжальному, поучиться такому
отношению к своей беспредельности,
которой я, по всей видимости, всё больше
и больше одарён безжалостно.

29 рая.
Предел дозволенных невзгод,
надо полагать, ограничен,
но как порой трудно, почти
невозможно, сыскать усилия
лишь осознать всё это.
Растворение в осознании того,
что есть якобы, начисто
стирает даже мимолётное
желание усилия того, что
не делает облака цветнее…
Скорее наоборот. Вот и
вытягиваются они, сливаясь,
вдоль всего небосклона
поклоном смиренным дождю,
который сплошной пеленой
штрихует огульно порой
всё властно и, в частности,
допрежь несознаваемое мною,
отсутствие жала. И струны,
оборвавшись вздохами капель,
смывают с меня печаль о нём.

30 рая.
Но, наконец, и солнце вязкой колеёю
средь туч снов полною струёю
сбрызнуло собою всё, видимое им.
И этот миг начальной милостью миражной
затмил жаль жала, словно с высоченной башни
смотришь на дно глубокого колодца
в центре её, где жаль и вьётся,
точно я сам, от боли позабыв,
что солнце есть, затмив
обидой осознанья потери жала
всё, как и жизнь, подаренную мне.
И всё же невдомёк:
где в том не иллюзорный наст…

31 рая
Сегодня, начиная с ослабления ига мглы
над ночью, вновь зазвучала мелодия,
первой нотой затерянная в невозможно
глубоких недрах… разума ли,
покоем уму немеркнущими красками
радуги нескончаемым потоком,
разрывая неустанно оболочку
желаний бреда, что, высыпаясь во след
ей, струясь за ней, задувают её,
как солнце затворяют мглой ресницы глаз.
Но где окраина границы их?

1 адня.
Не снег ли сыпет, словно мыслей стая,
мой ум, переживая о сбывшемся,
о будущем, сегодня, как будто засыпая,
засыпая явь снами об ином собой,
где уж, естественно, конечно,
не до жали жала какого-то, которое
продукт, коль досконально разобраться
с точки зренья физического видимого мира,
абстрактный замутнённого рассудка
заботами сует этого света,
не выдержавшего их с утерей жала,
которое порой смягчала
краски былых переживаний в виде блажи,
что ум обманывала лёгкостью своей
и гибелью во много крат сильней.

2 адня.

Господи Боже мой, оказывается жаль,
бесконтрольно разрастающаяся по свету,
не ограничивается лишь жалом,
но и включает в себя не ощущающих жали
и, само собой разумеется, отсюда –
самого жала, благодаря которым
отсутствие осознания жала становится
настолько острым, что заставляет
сознание пробовать стать забвеньем
по отношению к ним и трансформировать
сути жали жала в обретение его.
Такой оборот, с позволения сказать,
событий несколько ограничивает
за счёт поглощения некоторого количества
внимания этаким внутренним состоянием
моё непосредственное мироощущение,
что негативно сказывается в общении
с ними и ведёт непроизвольно
к возобновлению жалости к ним…

3 адня.
Неистребимое усиление количественно
интенсивности свечения жали
подводит мои рассуждения вплотную
к необходимости конкретных действий,
дабы в какой-то степени несколько
нейтрализовать его, или в идеале
качественно полностью и целиком
заменить жаль на нечто другое, что,
надо думать, позволит непосредственное
обретение жала, которое, по сути,
и является в действительности моим
окружением, мной и, собственно говоря,
моей жалью, то есть искажением
в моём уме отражения, всё-таки
существующего, неосознанно контакта
с жалом. Исходя из этаких домыслов,
я и пришёл к, единственно возможному,
выводу, что отсутствие, обретение
и невежество по отношению к жалу –
это, скорей всего, ни что иное,
как духовно-физическое состояние
конкретного индивидуума в
условно-определённый отрезок мысли,
что, в свою очередь, характерен
временем и расстоянием. Например,
сегодняшний день знаменует собой
некоторую условно-осознанную связь
с непостижимо- возникшей точкой
отсчёта фиолетового мерцания
шуршанья полёта змеи, вздохи
которой через заградительный лабиринт
времени, зеркально отражаясь в кюветах,
вспышками след свой метят.

4 адня.
Закат вчерашний, листья взвив, с рассветом
их опустил на новые места,
но странность не присутствует при этом,
коль не потеряно ни одного листа.
Такою каждодневною заботой
мир наделён о каждом, целиком
и о себе – сота за сотой
вылепливается, как единый дом.
И каждой частью всем своим объёмом
мир представляет полностью себя:
листом по ветру, чуть ли невесомым,
и ветром тем листок тот теребя.
И этим представительством во всяком
любой един со всем и всё – одно.
И жали расстилаются над мраком
о жале, чем всё это и дано.

5 адня.
А день сегодня, сразу не упавший,
остановившимся в своём начале стал,
но, заливаемый мгновеньями, вдруг ставший
тяжёлым так, что всё-таки упал,
разбился на две пригоршни холодных
и склизких – иначе не назовёшь –
осколков, как итог лучей сегодних,
которых жаль и от которых дрожь.
Они, как жала ласковые вздохи,
как неба или, попросту, мои,
тенями крыльев падают под ноги,
порхая у поверхности земли.
Немного надо, чтобы осознанье
проклюнулось сквозь зримую печаль
и истребило напрочь все желанья,
да только этого как раз и жаль.

6 адня.
И такой итог луною полной
осветил скользящий день собой,
словно штормовые жали волны,
набежавшие одной волной,
вылившись на щёки без остатка,
так и не осмыслен до конца,
попадая в рот – совсем не сладко –
и стекая полностью с лица.
По подсохшим дорожкам скользя
к подбородку от самых глазниц,
мысли жалости без границ,
но такому случиться нельзя –
ведь итог полновесной луной
будет падать ещё года,
может быть, даже и всегда,
то есть так и будет собой.

7 адня.
Растворённой жалью в этом свете
уж не замутить покой тоски.
И за это мы одни в ответе…
Только нам такое не с руки.
Лучше быть уже пчелой безжалой:
будто бы уже.., но вот – живой,
и по жизни, всё ещё лежалой,
радовать себя самим собой.
Только вот везде уже тем светом
будто заняты теперь места…
Это и является ответом,
коли жизнь до сложности проста.
Почему ж так трудно-то стать
жалостливым к жалу..?
И признать..!