Необычная любовь на обычной войне

17.10.2020 18:39

Рейтинг: 0,00 (0)

Серия стихов: Без серии

Любовь уничтожает смерть и превращает ее в пустой
призрак; она же обращает жизнь из бессмыслицы в
нечто осмысленное и из несчастья делает счастье.
(Лев Николаевич Толстой)

…Я дышу - и значит, я люблю!
Я люблю - и, значит, я живу!
(Владимир Семёнович Высоцкий)

1. Пролог. Любовь правит миром

Рассвет идёт! Светлей, светлей!
О, Бог, благослови!
Жизнь зародилась на Земле
Благодаря Любви!

Любовь у нас всегда в цене!
Ведь это Божий Знак!
И уж, тем паче, на войне -
Там без Любви никак!

Ведь на войне, где Смерть царит,
Где принимают бой,
У всех всегда вопрос открыт:
Что станется с тобой?!

Мы знаем всё: и боль, и кровь;
Во вражеский набег,
Ведь больше ценится Любовь,
Любимый Человек!

Жизнь там порвалась на клочки,
Но славим, что есть сил,
Того, кто Смерти вопреки,
Свою Любовь хранил!

2. Эльза Вейн и Вилли Вольф. Любовь за колючей проволокой

Рассказать вам хочу один случай,
Был сюжет его сильно закручен,
Про еврейку, что очень везуча
И красива была, молода.
Год второй войны, жаркое лето,
Из Германии в Минское гетто
Привезли заключённых с рассветом,
Всё обыденно, всё как всегда.

Среди них выделялась девчонка,
Синеглаза, худые ручонки,
В тёмной кофточке, чёрной юбчонке,
Восемнадцать лет и тонкий стан.
А когда все в бараки входили,
Приглянулась она Вольфу Вилли,
Её глазки его поразили,
В них глубокий лежал океан.

Вилли Вольф, капитан, был пилотом,
Виртуозно владел самолётом,
Но в воздушном бою был измотан,
И ранение в бок получил.
Потому Вольф из города Канта
В Минск направлен своим комендантом,
Где возглавил он взвод интендантов
И рабочими руководил.

Утром ездили в лес на работу,
Труд тот был до кровавого пота:
Добывали там торф на болотах,
Чтобы немцев он обогревал.
Эльза стала для Вилли кумиром,
Он назначил её бригадиром,
Под своим офицерским мундиром
Ей еду из столовой таскал.

У неё Лиза Гутман в подружках,
Одна ложка у них, одна кружка,
Плесневелой делились краюшкой,
Но с подпольем наладили связь.
В гетто немцы с облавой ходили
И людей очень многих убили,
Но девчонок спасал всегда Вилли,
Оградить их от смерти стремясь.

Ежедневно погром продолжался,
Им помочь во всём Вилли старался,
Потерять Эльзу очень боялся,
Хоть ему было под пятьдесят.
Посещал он её до отбоя,
Разрешил ей ходить без конвоя;
«Вольф нарушил арийцев устои», -
Появился в гестапо доклад.

Вольфу выдал шарфюрер всё спьяну;
Возник замысел у капитана:
Уходить нужно им к партизанам,
Свои жизни быстрее спасать.
Он решил, чтоб и Лиза бежала,
Ведь она лишь язык русский знала,
Но спасти должен, Гутман сказала,
Не двоих узниц, а двадцать пять.

Ту проблему снял Вилли по-прусски:
Коменданту дал шнапс и закуску,
Взять с собой для вагона разгрузки,
Двадцать пять тот ему разрешил.
Вольф сказал, чтобы в лес направлялся,
Но шофёр обо всём догадался
И сбежать от него попытался -
Вольф фельдфебеля тут же убил.

Но «соседи» услышали выстрел,
К ним направили мотоциклистов;
Крикнул Вольф: «Уезжать нужно быстро!»
И за руль сел он в грузовике.
Сразу стало там всем не до смеха,
Далеко Вилли быстро уехал,
Но возникла другая помеха:
Лёд по мартовской плавал реке.

Тут средь узников встал Лёва Стадник,
Пояснив, что пловец он, разрядник,
И рискнув, задыхаясь надсадно,
Тот холодный поток переплыл.
А потом, пока солнце не село,
Переправились все в лодке смело;
Как закончилось трудное дело,
Грузовик этот Вилли спалил.

Так исполнились трудные планы
И достигнут исход долгожданный:
Привели всех в отряд к партизанам,
Стала Эльза там Вилли женой.
Вольф подробное дал сообщение
О немецких частях размещении -
Немцы стали терпеть поражения,
Вступят лишь с партизанами в бой.

А полгода спустя от гэбистов
Был приказ строгий принят радистом:
Переправить на дачу чекистов
Под Москву Вилли с Эльзой, в урман.
Дружно вместе два месяца жили,
И друг друга они там любили,
Но уехать потом предложили
Ей, беременной, в Биробиджан.

Тяжело было им расставаться,
Но нельзя ведь никак отказаться,
В ноябре, в день по счёту тринадцать,
Дождь смывал слёзы их без следа.
Паровоза гудки прозвучали,
О любви напоследок кричали,
Но тогда ещё оба не знали,
Что расстались они навсегда.

На Восток поезд долго тащился,
Мальчуган там у Эльзы родился,
Но был слаб он, хоть много лечился,
Только смерть его жизнь сократит.
А она всё о Вилли скучала,
И запросы о нём посылала,
Но в отписке одной прочитала:
Умер в лагере Вольф - менингит.

Так закончилась Эльзы love story,
Пережив боль и тяжкое горе,
Вышла замуж она, ближе к морю
Переехала с мужем в Ростов.
Дочь-красавицу там же родила,
У неё много всякого было,
Только в памяти Вилли хранила,
Как и спасшую жизнь ей любовь.

3. Михаил Толчинский и Элен Пэр. Неземное скрещение судеб

Вам ещё одну тайну открою
Двух людей с необычной судьбою,
С их любовью, почти неземною,
Тех, чьи жизни сломала война.
Михаил жил в советской России,
И любил её страстно, красиво,
Все свои посвящал он стихи ей,
И ему отвечала она.

В девятнадцатом он появился,
В жизнь с неистовой силой вцепился,
Харьковчанин, Страной он гордился,
Боль чужую считая своей;
И за правду боролся он смело,
Не считал чужим правое дело,
Выполнял его очень умело
И любил незнакомых друзей.

Он хотел, чтоб был мир на Планете,
Чтобы в счастье купались все дети,
И, конечно, Испанией бредил,
Чтобы там победил камарад;
Чтоб с фашизмом бороться в те годы
И в Париж прийти трудным походом,
Чтоб народ вновь дышал там свободно,
И страдал за французских девчат.

Он писал и про мирное небо,
Про поля с созревающим хлебом,
Про Париж, где ни разу он не был,
И словесной не знал шелухи;
О войне, как о трудной работе,
О спине, почерневшей от пота,
О зарывшейся в Землю пехоте,
О пропеллере сабель стихи.

Но не мог догадаться заранее,
Что заявятся «гости» незваные
И подвергнут Страну испытаниям,
Чтоб сломить непокорный народ.
А война у Москвы уж грохочет,
Михаил тогда без проволочек,
Не закончив в стихах пары строчек,
Добровольцем уходит на фронт.

На учёбу потратил год целый,
Чтоб фашистов увидеть в прицеле;
Когда стал боевым офицером,
То на фронте возглавил он взвод.
И теперь за родную сторонку,
И за боль, и за слёзы ребёнка,
За любовь к неизвестной девчонке
По врагу бьёт его миномёт.

Дневники редко пишут мальчишки,
Он девчонкам - настольная книжка;
Два таких за основу взял Мишка,
Чтоб писать интересный роман.
В двадцать первом, в парижской семейке
Элен Пэр появилась, еврейка,
Беззаботной росла канарейкой,
Поместив жизнь в дневник - талисман.

Была яркой, весёлой натурой,
Увлекалась английской культурой,
Больше русскую литературу
Всё любила она с каждым днём.
Но в тот день не училась в Сорбонне,
А с друзьями смотрела с балкона,
Как в Париж вошли немцев колонны,
Летом страшным тем, в сороковом.

Ей хотелось за Францию биться,
В парня русского крепко влюбиться,
С ним дышать, говорить и трудиться,
И воспитывать дочку свою.
Но разрушили жизнь её фрицы,
И подрезали крылья, как птице,
Ведь с мечтой ей пришлось распроститься,
В том незримом, но страшном бою.

Оккупанты решили в рейхстаге:
Всех парижских евреев - в концлагерь;
Их согнали туда вурдалаки,
Где Элен продолжала страдать
За ребят, кто убит или ранен,
За простого российского парня;
Красной Армии всей благодарна,
Что сумела фашистов прогнать.

Жаль, что Бог не сумел обеспечить
Им горячую бурную встречу,
Но они полюбили навечно,
Хоть друг друга не знали совсем.
В январе взрывы лопались громко,
Во весь рост Миша встал из воронки,
Защищая страну и девчонку -
Нет других у него стратагем.

На ветру крикнул, голос простужен:
«Ты моя, я судьбой тебе сужен!
Ненаглядна, любима францужен…»
Но тут пуля прервала его.
Он сумел лишь отчаянно вскрикнуть,
Не успев к Земле плотно приникнуть;
Удалось когда смерти настигнуть,
Двадцать три ему было всего.

Сорок пятый, апрель, утром ранним
В Берген-Бельзен вошли англичане,
Осознали своё опоздание,
Как увидели трупов навал.
День пятнадцатый был, воскресенье,
Для в концлагере многих - спасение,
Но за пять дней до освобождения
У Элен жизнь фашист отобрал.

Михаил был порядочен, честен,
А Элен так не стала невестой,
Но на небе сейчас они вместе,
Там продлился их век золотой!
Оба долго и страстно мечтали,
Чтоб людей больше не убивали;
Я ж хочу, чтобы все отмечали
Их мечту поминальной свечой!

4. Дмитрий Панков и Нина Парамонова. Рассказ Нины о блокадной любви

Ленинград жил в блокаде три года,
Очень много погибло народа,
Но те люди - особой породы,
Защитить свой смогли город мы.
О блокаде я многое знаю,
А сейчас обо всём вспоминаю,
И теперь снова переживаю,
Ужас первой блокадной зимы!

Память передаёт эстафету:
Шло военное первое лето,
Нам поставлена цель комитетом
Строить здесь оборонную твердь.
Но к работе мы лишь приступили
Самолёты с крестом закружили,
Пулемётами били, бомбили -
Всюду кровь, разрушения, смерть.

Как закончились эти налёты,
Мы продолжили нашу работу,
Рыли щели, траншеи пехоте,
Было мне девятнадцать тогда.
Завершив, отряхнулись от пыли,
Трупы, раненых - в автомобили,
И пешком в Ленинград уходили,
Ведь для нас полста вёрст - ерунда.

Немцы всё ж прорвались к Ленинграду
И замкнули колечко блокады,
Разбомбили Бадаева склады,
Стали люди тогда голодать.
В сентябре хлеба снизили норму,
Хвоя, жмых и опилки - на корм нам,
В магазин шли по карточкам-формам
Липких двести грамм мы получать.

Чтоб паёк увеличили разом
(Он к профессии строго привязан)
Я шофёром пошла в автобазу,
Чтоб по Ладоге ездить, по льду
Хоть мороз жуткий, снег и метели,
Бомбы рвались и пули свистели,
Мы в машинах тонули, горели,
Но возили в наш город еду.

Мы тогда в общежитии жили,
На Неву за водою ходили,
И в кастрюле домой приносили.
Раз, чтоб воду набрать, я легла,
Зачерпнула, но сил не хватило,
Тяжесть в прорубь по льду потащила,
Всё увидев, меня зацепила
Посторонняя тётка, спасла.

Годы наши своё всё же брали,
Пусть вокруг страхи, смерть и печали,
Понемножечку все флиртовали,
Грань, однако, мы знали всегда.
Чтоб теплей, десять в комнате жили,
А «удобства» на улице были,
Всегда на ночь ведро заносили,
Пригождалось и днём иногда.

Раз под вечер делилась секретом
Таня с Толиком на табуретах,
Ну, а в комнате не было света,
Ворвалась к ведру Верка-«буржуй»;
Таня, враз обомлев от испуга,
Чтобы Толя не слышал тех звуков,
Резко на уши вскинула руки
И влепила ему поцелуй.

Как-то я опоздала к объекту,
(Дефицитный пробила протектор),
На «ковёр» меня вызвал директор,
Чтоб сказать пару «ласковых» слов.
Он высокий, солидный, красивый,
Но его сердце я поразила,
Стать женой мне тогда предложил он;
Был директором Дмитрий Панков.

Чтоб женитьбу отметить немножко
Дмитрий выловил рыжую кошку
И принёс пять промёрзлых картошин,
Да во фляжке разбавленный спирт.
Мы, жених и невеста, смущённы,
Бьются наши сердца учащённо,
К нам пришли три подруги-девчонки,
И мы с ними устроили пир.

Той зимой была жуткая стужа,
Жили мы в комнатушке у мужа,
И с кладбища несли щепок, стружек,
Чтобы комнатку ту протопить.
Прикрывала метель-завируха
Разрушения все и разруху;
В двадцать лет я казалась старухой,
Но старалась бороться и жить.

Муж ходил без ноги, на протезе,
Собирал он в руинах железо,
Сам «буржуйки» клепал из обрезок,
А потом на продукты менял.
Принёс лошади морду в портфеле,
Мы в «буржуйке» её подогрели,
Отрезали сырую и ели,
Так заботой меня окружал.

В ведре землю с Бадаевских складов
Заливал, чтобы выпал осадок,
И как чай пили. Как же он сладок!
Ведь на выдумки Дима хитрец!
Он меня и любя, и жалея,
Воплотил в жизнь такую идею:
Из олифы, столярного клея
Очень вкусный варил холодец.

Смерть брала, кто совсем обессилел,
Люди мёртвых на санках возили,
Но мы зиму смогли, пережили,
Уходил постепенно наш страх.
А весной всё вокруг расцветает,
Травку кушать мы начали в мае,
И потом про себя поняла я,
Что зимой мне ходить «на сносях».

Но чудес мы от жизни не ждали,
Летом лук и картошку сажали,
Ветки, стружки, щепу собирали,
Ведь зимой все поможет, спасёт.
В январе на ветвях снега клочья,
Начались у меня схватки ночью,
А к утру родила уже дочь я,
Весом только кило восемьсот.

Пять рожениц, в одной все палате,
Вместо стёкол матрасы из ваты,
Хоть нам было чуть-чуть темновато,
Но зато так намного теплей.
Молоко всё мы в банку сливали,
В марле жёванным хлебом макали,
И голодные рты затыкали,
Чтобы писк прекратился скорей.

Три недели в роддоме лежали,
И ни разу детей не купали,
Их пелёнки совсем не стирали,
Нет воды, да и негде сушить.
Дома лишь развернули пелёнки,
Кусок мяса там вместо ребёнка,
Кожи нет, а лишь тонкая плёнка,
Жизни дочки пришли рубежи.

Приподнял Дима все свои связи,
И знакомых врачей всех облазил,
Одна старая врач дала мазь нам,
Чтоб ребёнка той мазью лечить.
В автобазе все к сердцу приняли,
Ветошь, ткань на пелёнки давали,
Кто чем мог, от души помогали,
Только так и осталась дочь жить.

Вифлеемской Звездой в небосводе
Сообщила ракета народу,
Что закончились страшные годы,
Отступили тревога, беда.
И никто слёз сдержать здесь не может,
Наревелись мы с Дмитрием тоже:
Защитил всемогущий нас Боже,
Наконец-то блокада снята!

5. Эпилог. Любовь спасёт мир

Таких как наша нет Планет,
И я несу в эфир:
«Война сулит всем много бед,
Да здравствует наш Мир!»

Жить невозможно без Любви,
Но губит жизнь война,
Без боли, смерти и крови
Не может ведь она!

Я повторяю вновь и вновь,
Провидца мыслей взлёт,
Что лишь всеобщая Любовь
Наш грешный Мир спасёт!

Пусть все: дитя, отец и мать
Счастливо будут жить,
Людей не нужно убивать,
А надо их любить!

И я сквозь долгие года
Кричу из тишины:
«Любовь пускай живёт всегда,
Но только без войны!»